«Я вижу жизнь яркой, красивой, вкусной»

В ИКЦ до 5 апреля можно увидеть «Вещественные доказательства» московского художника Ильи КОМОВА.

Илья Комов — ​старший брат главного калужского архитектора Алексея Комова, сын скульп­тора Олега Комова — ​классика второй половины XX века. Илье ​54 года, он ​автор более 50 персональных выставок в России и за рубежом. Часто работает во Франции. Сейчас в департаменте Лангедок-Руссильон в замке Монтана проходит выставка работ Ильи и его дочери Марии. В Калуге можно увидеть 40 его полотен, все они яркие, притягивающие и завораживающие.
— У меня всегда была страсть к яркому цвету, — ​рассказывает Илья. — ​В перестроечное время в Москву привезли выставку французской живописи ХХ века. Это произошло как раз в год моей защиты диплома в Суриковском институте. И я понял, что молодёжь в труде или выезд на черноземье изобразить просто не могу. У меня есть, я считаю, слабая черта: не умею абстрагироваться от обстоятельств и делать то, что не хочу, работать на заказ. Тогда я взял три больших, почти трёхметровых холста, купил мастихин и сделал фигуративные, но сюжетные вещи так, как хотел. И когда защищал диплом, половина комиссии сказала, что надо ставить «двойку», а половина, что «пятёрку». В результате, натянули «четвёрку».
Самое интересное, что фотографии этих дипломных работ попали в Академию художеств. Ко мне пришли оттуда познакомиться, сказали, что это единственное, что им понравилось. Сейчас я эту работу с трудом вспоминаю. Взгляд художника субъективен: когда вижу свои старые полотна, совершенно по-другому воспринимаю. Иногда ​нравится, иногда — ​нет.

После прогулок на кладбище
— Рисовать я начал рано. В спальне у мамы висел рисунок, на котором была надпись: «Илюша, 2 года». Квадрат, квадрат, круг, крест — ​церковь. Это фигуративная картина. Моё детство прошло в Москве, мы жили на Алексеевской. И самым ближайшим местом, где можно было погулять с ребёнком, было кладбище. Изо дня в день я видел эту церковь, эти грустные процессии… С тех пор они стали для меня привычными и совершенно не пугают.
Чувство цвета я унаследовал от матери. Отец в юности хотел стать живописцем, но в какой-то момент выяснилось, что он не различает цвета: дальтоник, и поэтому стал скульптором. А мама — ​прекрасный аквалерист, к сожалению, она не сделала яркой карьеры. И самые лучшие уроки акварели дала мне мама. Она работала в Моспроекте и приносила большие листы бумаги. Рассказывала: «Тебе можно было дать лист и цветные карандаши. Всё! С тобой проблем не было: пока всё не разрисуешь, не встанешь». Карандаши обязательно должны быть цветными, ничего чёрно-белое меня не вдохновляет.
Отец видел, что я замираю от цвета, причём от яркого. И однажды он из командировки привёз мне фломастеры — ​36 цветов. По тем временам это было что-то невозможное, как видеомагнитофон!

Никакой серости
— В своих работах я ничего не придумываю, все взято из жизни. Мне порой даже не хватает палитры. Если бы была техническая возможность, я бы ещё ярче делал. Все написано с натуры, просто я так воспринимаю жизнь. Всегда рассказываю одни случай. Как-то писал с натуры, шли местные девицы с сигаретами, с пивом и говорят: «Что это у вас так ярко? Не похоже! У вас дорога какая-то красная, а она ведь серая!» Я спрашиваю: «А стволы де­ревьев какие? Дома какие?» Они посмотрели вокруг: «Серые!» Я им говорю: «Вот видите, а моя задача — показать мир не серым, а таким, как он есть на самом деле: ​цветным, интересным, красивым, вкусным!» И это не розовые очки! Потому что розовые очки — ​это идеализация, что-то приторное. Нет! Я вижу мир достаточно ­драматично. И очень часто у меня самые весёлые картинки получаются, когда плохое настроение. Видимо, такая компенсация.

Делаю, как нравится
— Выставка называется «­Вещественные доказательства». Доказываю, что я есть такой, как есть. По поводу моих работ критики либо отзываются хорошо, либо говорят, что это никуда не годится. Считают, ­что я пишу в традициях экспрессионизма. Но это такое грубое и поверхностное определение. Я делаю так, как мне нравится и не ­пытаюсь подо что-то подстроиться.