Не повезло с женой: в Калуге жил ссыльный революционер, публицист Николай Шелгунов

Продолжаем цикл статей об истории Калуги и области.

Напомним, каждую пятницу в 20:00 мы публикуем исторические очерки о нашем городе, известных земляках и их судьбе.

Все исторические публикации можно посмотреть в разделе История Калуги.

Сегодня вам расскажем имторию Николая Шелгунова.

Родился Николай 22 ноября 1824 года в Петербурге, в дворянской семье. Его прадед и дед были моряками.

Отец, Василий Иванович, служил по гражданскому ведомству и умер внезапно, на охоте, когда Николаю было три года. После этого, так как средств у семьи не было, мальчика отдали в Александровский кадетский корпус для малолетних, где он пробыл до десятилетнего возраста.

Шелгунов вспоминал: «Четырех лет меня отдали в Александровский малолетний кадетский корпус. Это оригинальное заведение находилось в Царском Селе и подготовляло к петербургским корпусам малолетних детей и сирот офицеров.

Всех воспитанников в корпусе было до пятисот. Предельным возрастом было двенадцать лет, а вниз предела не было. При мне был один воспитанник - грудной.

Нами заведовали и управляли женщины, в спальнях хозяйничали нянюшки, а ротными командирами были вдовы заслуженных офицеров. Единственным мужчиной, которого я помню, был ламповщик, наводивший на нас панический страх, потому что он призывался для чрезвычайных наказаний.

В обыкновенных случаях нас секли нянюшки или сами ротные командиры домашним способом: спустят преступнику штанишки, нагнут его, зажмут голову между коленами и нахлопают розгами. Ужасный же ламповщик являлся со скамейкой, с длинными розгами и сек «по-настоящему».

Чему нас учили, где учили и кто учил — ничего не помню. Но зато я очень хорошо помню, что моя голова была раз между коленами ротного командира, а в другой раз на меня был надет дурацкий колпак из синей сахарной бумаги с надписью «Вор», и в таком виде я стоял в углу.

Вина моя была вот какая: у нянюшек нашей роты в верхнем ящике комода бывали всегда гренки с изюмом, представлявшие для нас необыкновенную привлекательность.

И вот, улучив минуту, когда нянюшки уходили, мы свершали в их комнату экспедиции и таскали этот заветный плод, отдавая, конечно, предпочтение изюму перед гренками. Одна из экспедиций оказалась неудачной: товарищи разбежались, а я был пойман.

.. Из жизни в Александровском корпусе я помню только большую спальню с рядами кроватей, длинные рубашки с длинными рукавами, которые мы надевали на ночь, коридор, из него запертую дверь в комнату с изюмом, да два случая наказаний… Помню, что приехал к нам раз император Николай…

Помню еще, что всегда радовались приезду государя, потому что нас собирали и рекреационном зале, он затевал какую-нибудь возню, и мы, чувствуя себя гораздо свободнее обыкновенного, пользовались случаем, чтобы в толкотне щипать и тискать наших «командиров».

В 10-летнев возрасте Шелгунов перешёл в Лесной институт, куда принимали детей. Об этом времени он писал так: «Это было заведение совсем иного типа, чем Александровский корпус Институт состоял в ведении графа Канкрина (министра финансов), который очень заботился о развитии лесного образования.

Летом Канкрин жил в одном из флигелей института, совсем рядом с домом, в котором помещались мы, но заглядывал к нам редко, и вообще его близкое соседство с нами не чувствовалось: нас никто не подтягивал, и нам жилось свободно и легко. Канкрина мы любили, во-первых, потому, что его не чувствовали, и, во-вторых, за его «демократизм».

Он обращался очень просто, имел привычку говорить «батюшка» (нас тоже звал «батюшками»), и, хотя носил военную генеральскую форму, имел совсем домашний, «штатский» вид. У нас о Канкрине ходили разные анекдоты…

В первых моих воспоминаниях о Лесном институте не сохранилось ничего цельного, осталось только общее впечатление чего-то очень свободного, светлого и хорошего»

Побывал за границей

Закончив институт, Николай Шелгунов поступил на службу в лесной департамент. Летом он ездил по провинциям для лесоустройства, зимой возвращался в Санкт-Петербург и писал книги по лесоводству.

В 1849 году Шелгунов работал в Самаре, там познакомился с историком, исследователем литературы Петром Пекарским. Бывал на вечерах, играл в любительских концертах на скрипке и корнете, даже дирижировал оркестром и писал музыкальные пьесы.

При этом большую часть времени занимался написанием истории русского лесного законодательства, за что потом получил бриллиантовый перстень и премию.

Дважды Шелгунов был за границей. Изучал там лесное хозяйство. Побывал у Герцена в Лондоне, потом встречался с ним в Париже.

Вернувшись домой, некоторое время был профессором института, читал историю лесного законодательства. А в марте 1862 года вышел в отставку с чином полковника корпуса лесничих.

С 1859 года стал сотрудничать c «Русским Словом», а потом с «Современником», когда журналом руководили Добролюбов и Чернышевский.

Жена и ее любовники

В 1850 году Шелгунов женился своей двоюродной племяннице Людмиле Петровне Михаэлис. Но через некоторое время она ушла от него к близкому другу Николая Чернышевского поэту Михаилу Михайлову, от которого  через год родила сына Михаила.

Был у неё и любовник Александр Серно-Соловьевич, которого в 1862 году, как члена руководства «Земля и Воля»,  выслали в Европу.

Шелгунов с женой.

Михайлова Шелгунов описывал так: «Михайлов был небольшого роста, тонкий и стройный. Он держался несколько прямо, как все люди небольшого роста. В его изящной фигуре было что-то такое, что сообщало всем его манерам и движениям стройность, грацию и какую-то опрятность. Это природное изящество сообщалось Михайловым всему, что он носил.

Галстух, самый обыкновенный на других, на Михайлове смотрел совсем иначе, и это зависело от того, что Михайлов своими тонкими, «умными» пальцами умел завязать его с женской аккуратностью и изяществом. Самый обыкновенный сюртук, сшитый самым обыкновенным портным, принимал на Михайлове стройный опрятный вид, точно с иголочки (в лучшие времена Михайлов шил платье у портных-французов)…

Михайлов не был красив: маленькие, узкие, вкось, как у киргиза, разрезанные глаза и бледно-смуглый цвет лица имели что-то восточно-степное, оренбургское. А приподнятые и загнутые дугой брови придавали его лицу своеобразную оригинальность. Но именно эта-то оригинальность лица и гармонировала со всей его фигурой…

Ему нужно было делать усилие бровями, чтобы открыть глаза, от этого и вся фигура его получала какой-то приподнятый вид, точно усилие бровей приподнять веки приподнимало и всего его самого.

И это-то некрасивое лицо светилось внутренней красотой, лучилось успокаивающей кротостью и мягкостью, чем-то таким симпатичным и женственно привлекающим, что Михайлова нельзя было не любить. И его все любили».

Весной 1862 года Шелгунов сопровождал бывшую жену в Нерчинск. Ей надо было навестить в ссылке Михайлова. По одной из версий Людмила хотела устроить ему побег за границу. Во время этой поездки Шелгунова арестовали за прокламацию и отправили в Санкт-Петербург, в Петропавловскую крепость.

В 1864 году в Европе бывшая жена Шелгунова родила еще одного сына от революционера Серно-Соловьевича. А Шелгунова в этом же году выслали в Вологодскую губернию.

Организовал библиотеку

В Вологодской губернии жил в ссылке на поселении, продолжал писать для «Русского Слова». Через пять лет ему разрешили уехать, но запретили проживать в Петербурге. И Шелгунов поехал в Калугу.

Здесь он вместе с либеральными чиновниками организовал библиотеку с читальным залом при кооперативном товариществе «Подворье». Калуге посвящены его работы: «Подзавалье», «Дела Калужского «Подспорья», «Коноваловское дело».

Потом Николай Шелгунов уехал в Новгород, затем в Выборг. И только в конце 1870-х он смог вернуться в Санкт-Петербург.

Умер Николай Васильевич Шелгунов 12 апреля 1891 года от воспаления легких.